Дело Мотапана - Фортуне де Буагобей

— Что вы, друг мой! — возразил Жак. — Дутрлез вас любит!

— А между тем клевещет на меня! Он один мог сообщить Мотапану сведения, на основании которых меня можно обвинить.

— Вы забываете, что Дутрлез пригласил вас, чтобы дать взаймы денег, в которых вы так нуждались…

При этих словах комиссар навострил уши.

— Разве он может питать к вам неприязнь? — продолжал Жак.

— Не знаю. Возможно, из-за того, что я не поощрил его притязаний.

— Притязаний? Вы меня удивляете!

— Он решил взять под свою защиту одну особу, которую я должен оберегать. Дутрлез не имел никакого права придираться к глупым словам Бульруа. Я дал ему это почувствовать.

— Я никогда не поверю, что Дутрлез сговорился с вашим врагом. Что он мог сказать о вас Мотапану?

— Господа, — вмешался комиссар, — должен вас предупредить, что буду обязан повторить следователю все, что говорил в моем присутствии обвиняемый.

— Милостивый государь, — сказал Кальпренед, — мне нечего скрывать.

«Прекрасно, — подумал Жак, — он не боится быть откровенным, стало быть, он не виновен».

— Будьте осторожны, — продолжал комиссар, — должностные лица недоверчивы.

— Я говорю и всегда буду говорить только правду, — возразил брат Арлетт.

«Будь он виновен, он не был бы так тверд», — опять сказал себе Куртомер, несколько успокоившись.

— Я заявляю, — продолжал Жюльен, — что во всем виноват Дутрлез. Сегодня утром он показывал мне опал, который, по его словам, вырвал у человека, встретившегося ему ночью на лестнице нашего дома… Он уверял, что этот человек вошел в нашу квартиру.

— Он говорил при Мотапане? — спросил Жак, удивившись.

— Нет, Мотапан явился позже. Я тотчас ушел, но опал лежал на столе. Мотапан должен был его увидеть. Он, наверно, узнал опал и спросил Дутрлеза, а этот щеголь повторил свой рассказ.

— Ничего не понимаю! Я целый час гулял с Дутрлезом на Елисейских Полях, но он ни слова не сказал мне об этом! Я увижусь с ним сегодня и попрошу объяснений. Но мне кажется странным, что Мотапан позволил себе обвинить вас. Он решил, что человек, вошедший в вашу квартиру…

— Он решил, что это был я. Но вы еще больше удивитесь, когда узнаете, что ваш друг Дутрлез разделяет это мнение. Это он надоумил Мотапана!

— Но это же нелепо. У вора, вероятно, были ключи от всех дверей в доме. Он вошел в вашу квартиру так же, как вошел к Мотапану.

— И он входил к нам не впервые. У меня есть доказательства, что он уже несколько раз был у нас. Но ничего не украл.

— Об этом надо сообщить следователю, мой друг. Не забудьте также сказать ему, что вы сегодня выиграли… Сколько? Кажется, восемнадцать тысяч франков?

— Вы правы, — произнес комиссар, не пропускавший ни слова, — следует объяснить, откуда у вас такая большая сумма. Вас попросят доказать, что эти деньги получены не от продажи или заклада ожерелья, украденного у Мотапана.

— Напротив, это следователь должен будет доказать мне, что я продал или заложил опалы.

— Милостивый государь, — продолжал комиссар, качая головой, — я советую вам прежде всего назвать заведение, где вы выиграли деньги.

— Это подпольный дом, — ответил Жюльен, — я не желаю доносить на людей, которые его содержат.

— Как? — воскликнул Куртомер. — Вы компрометируете себя, чтобы не компрометировать подпольного крупье! Позвольте вам сказать, что это безумие.

— Я решу, как поступить, когда меня будет допрашивать следователь, — сухо ответил брат Арлетт.

Жак был раздосадован и решил молчать. «Милая тетушка огорчится, — думал он. — Отец его умрет с горя… Сестра… Одному богу известно, что с ней будет! Бедный Дутрлез сходит с ума по этой девушке… Правда, теперь граф скорее отдаст дочь за него — после подобной катастрофы ее будет трудно выдать замуж».

— Милый Жюльен, — сказал он, — что я могу для вас сделать? Прежде всего, конечно, сообщить обо всем вашему отцу?

— Как хотите, — ответил Жюльен, — это могут сделать и другие.

— Графу лучше узнать о случившемся от меня. Он должен быть у моей тетки. А она может оказаться вам полезна, потому что попросит моего брата замолвить за вас словечко…

— Благодарю вас, но мне это не нужно…

— Милостивый государь, — произнес комиссар, обращаясь к Жаку, — мы подъезжаем к префектуре. Вам нужно выйти.

Он нажал кнопку, и при звуке колокольчика кучер остановил лошадь. Полицейский, сидевший на козлах, отворил дверцу. Куртомер, обиженный последними словами Жюльена, довольно сдержанно простился с ним, поблагодарил комиссара и вышел.

VI

Старший Куртомер, Адриан, не походил на своего брата Жака ни внешностью, ни характером. Казалось, он был рожден для того, чтобы стать чиновником судебного ведомства и отцом семейства, в то время как Жак рыскал по морям, не имея никакого желания чем-либо себя обременять.

Жак пошел в отца. Все Куртомеры были военными. Они женились поздно и предпочитали выбирать жен из дворянства. Адриан же больше походил на бабушку, дочь председателя британского парламента. Он был человеком образованным, справедливым и твердым, не очень глубоким, но склонным к упрямству и пессимизму. Не способный поступиться своим долгом и не склонный к великодушию, Адриан стал грозным судьей.

Суровый служитель Фемиды и безукоризненно честный человек, старший племянник маркизы де Вервен не отличался приятным нравом. Тетка уважала его, но он ей не нравился. Брат его любил, но избегал. Коллеги его боялись, отдавая должное его достоинствам. Он женился на довольно богатой женщине, чтобы сохранить независимость в соответствии с традициями парижской буржуазии. Муж и жена жили уединенно и в полном согласии.

Жак бывал у них редко, и маркиза де Вервен тоже навещала их нечасто, но они оба совершенно свободно могли говорить там обо всем. Адриан, высоко ценивший Жака, прощал ему почти все его недостатки и слишком уважал маркизу де Вервен, чтобы позволять себе порицать то, чему она отдавала предпочтение.

Маркиза хотела, чтобы он вышел в отставку и перестал служить правительству, которое она ненавидела, но Адриан слишком дорожил карьерой, чтобы от нее отказаться. Он с редким усердием исполнял свои нелегкие обязанности и славился своей педантичностью. Иногда старший Куртомер входил в кабинет раньше делопроизводителя и часто уходил позже него. На другой день после визита к маркизе де Вервен он не изменил своим привычкам и приехал пораньше, чтобы ознакомиться с делом, относительно которого советовался с теткой. Он знал только то, что сообщил ему коллега, но предчувствовал, что дело будет интересным и позволит ему еще раз продемонстрировать его редкие способности в судебном дознании.

Обычно жалоба, поданная полицейскому комиссару, рассматривается в суде, после чего передается следователю, который или посылает повестку, или отдает приказ об аресте виновного. Только в исключительных случаях, когда преступник застигнут на месте преступления, его арестовывают сразу.

Куртомер, войдя в свой кабинет, нашел там делопроизводителя, приводящего дела в порядок.

— Богамон, — заговорил он без всяких предисловий, — вы слышали о новом деле?

— Слышал, — ответил тот, — все бумаги на вашем столе.

— Очень хорошо! Вам известно, о чем речь?

— Нет. Я встретил полицейского комиссара, и он сказал, что вчера вечером отвез обвиняемого в тюрьму.

— Странно! Бризардьер говорил, что жалоба подана в пять часов и что обвинение сомнительно. Я удивлен, что не дождались моего приказа. Комиссар сейчас здесь?

— Здесь. Он ждет, когда вы его позовете.

— Посмотрим прежде бумаги, — прошептал Куртомер, садясь в кресло, и начал читать вполголоса: — «Так как из приложенных документов следует, что господин…»

Он остановился и вздрогнул: дальше значилось имя Жюльена Луи Шарля де ля Кальпренеда. Бумага выпала из его рук. Сын лучшего друга его тетки арестован за воровство, а он, Адриан Куртомер, должен его допрашивать! Просто невероятно!

Прежде всего он подумал о своем вчерашнем визите. Он вспомнил графа, спокойно сидевшего у камина, и маркизу, которая непринужденно сказала: «Милый племянник, что за пустяки тебя беспокоят! Какое дело графу, что ты станешь проводить расследование в том доме, где он живет?» А не разыграли ли они комедию?

— Нет, — прошептал он, — это невозможно. Они не стали бы притворяться, что не знают. Это в их же интересах, потому что я, может быть, не допустил бы ареста. А теперь я ничего не могу сделать — он уже в тюрьме. Утром еще можно было отказаться от участия в расследовании, а теперь… Бог знает, что подумают мои товарищи, если я откажусь… Слава богу, я не родственник этих Кальпренедов.

Куртомер встал и, к величайшему изумлению делопроизводителя, который привык видеть его спокойным, начал с волнением ходить по комнате. Маркиза де Вервен не могла рассердиться на него за то, что он взялся за следствие, потому как другой, быть может, допрашивал бы Жюльена более пристрастно. Но, какое бы решение он ни принял, он сначала должен узнать все подробности предстоящего дела.